Несезон. Ресорт с кокосами среди травы, сонными пыльными собаками и маджентовыми орхидеями. На ресепшене два молодых тайца, утомленные том ямом. В воздухе явственно витает запах пожизненного для иностранца. Повертев в руках мятую распечатку с Агоды, тот, кто постарше, очевидно директор, сделал скорбное лицо — карточки не принимаем, то есть, в принципе, принимаем, но прямо сейчас — вряд ли. Увидев у меня в руках три пятисотбатовые купюры, просиял, — вот ключи, у Вас супериор люкс, других не держим.
— А фридж в номере есть? — робко спросил я. Через пару минут два тайца криминальной наружности уже тащили откуда-то еще теплый холодильник, путаясь в волочившемся по земле проводе.
— А завтрак? — раз уж пошел такой олинклюзив, потребовал я, потрясая распечаткой. Мой юный друг выглянул на веранду, где в гамаке дремала пожилая дама с потухшей сигаретой в зубах.
«Мама, — вопросил он по-тайски. — Вы таки хочете встать в семь утра и приготовить немного жареный лапшички для этих несчастных фарангов, которым лень пройти сто метров до ближайшей макашницы?»
Мама подняла голову, оценивающе посмотрела на меня и продолжила послеобеденный сон.
— Может, возьмете деньгами? — треть суммы перекочевала обратно ко мне в карман.
— И еще, — он с ужасом посмотрел на привередливого чужестранца. — Надеюсь, в моем бунгало есть сивью? — облегченно улыбнулся, — Да, чего-чего, а сивью точно есть, никуда от него не деться, оно, сивью здесь повсюду…
И правда — там, далеко, где Малаккский пролив превращается в Андаманское море, опираясь на лучи, прожигающие рваные дыры в пелене облаков и оставляющие на глади воды слепящие белые пятна, лениво заходило солнце.
